Эхо Украины

— Стой! Стрелять буду! Скажи пароль!
— Пароль.
— Проходи.
Из армейского фольклора

Идея "кода страны", предложенная для разговора, колоритна, но не вполне точна.

Код как криптографическое понятие предполагает некую последовательность, комбинацию знаков, ведущую к простому началу и сложному продолжению. К открытию смысла, началу развития, запуску процесса — ну как генетический код ДНК, к примеру. Всего четыре азотистых соединения, а сколько шумихи в итоге.

Более подходит для описания явления страны идея "пароля". То есть слова максимально емкого, метафорического. Не открывающего смысл, а образующего его.

Есть несколько общеизвестных поведенческих украинских стереотипов-паттернов. Первый — это пресловутые "грабли", как бы говорящие о полном отсутствии исторической памяти, неумении или нежелании учиться на вполне очевидных ошибках.

Но этот феномен объясним довольно просто. Все дело во всеобщем избирательном праве и банальной статистике с арифметикой. В переходные периоды истории от национальной элиты требуется выход за пределы их сложившихся представлений о добре и зле.

Требуется принесение в жертву своих социальных статусов.

Требуется решительное презрение к "плеканню" идейного и духовного целомудрия.

Презрение к традициям длинной генеалогической цепочки, которой, как первичным половым признаком, так сладко было меряться с другими носителями. И так далее.

Собственно, в этом и есть назначение национальной элиты — в нужный момент истории переступить через собственное тщеславие и упасть первыми, стать бруствером, мостом или гатью, по которой побегут в решающую атаку те, кто воодушевился их подвигом.

Но украинская элита — этична. Она считает нравственное поведение главным маркером своего бытия. А посему такие поведенческие маркеры, как "стыдно", "неудобно как-то", "они тоже люди", "это не по-человечески", "что о нас подумают люди" и десятки прочих подобных заклинаний, маскирующих обычный страх, напрочь лишают украинскую элиту деятельной инициативы, хотя она сама накануне делала все, чтобы эту самую инициативу пробудить.

В результате исторический выбор за них делают люди — то есть масса, особо интеллектом не обладающая. Ну не надо оно ей. Ровно настолько, чтобы все последующие неудачи возложить на ту самую элиту, которая покорно такие обвинения принимает — это же народ говорит, его нельзя осуждать и с ним нельзя спорить.

Поэтому "грабли" не годятся — люди с памятью есть, с волей — тоже. А вот чтобы с памятью и волей одновременно — этого нет.

Следующая тема — это "гибкость", достаточно устойчивая традиция соглашательства с хорошим паном, лишь бы не бил плеткой, как предыдущий, и уже хорошо.

Привычка к зависимости и фантастическая выживаемость в условиях любой оккупации ведет свою стойкую родословную еще со времен высадки норманнов в Киеве, когда местный люд легко отринул ослабевшую и неплатежеспособную хазарскую власть. И, поинтересовавшись особенностями нового налогообложения, легко принял на княжество малолетку вместе с регентом. А вдобавок — кучу здоровенных скандинавских братков с внушительными топорами.

Нет, когда оккупант из хорошего барина превращался в беспредельщика, на него всегда находилось два дерева неподалеку, и из одного супостата быстро получалось два, как из князя Игоря. Но это когда речь заходила о деньгах, и размер мзды начинал значительно превышать платежеспособность обывателя.

В этом месте украинский обыватель традиционно быстро превращается в украинского патриота, и всего предыдущего коллаборационизма — как не бывало. Так что "гибкость" не годится, она более восточна по своей политической географии, предполагает осознанность такого выбора и его освящение какими-то боговдохновенными строками типа "бог терпел и нам велел". У москалей это нормообразующий фактор, а у нас он уже сильно подвергся европейской эрозии.

Есть подход, что Украина — это Женщина. Название страны — женского рода, берегини, веночки, песни, поплакать, все песни на "ой", аккуратность, бережливость и так далее. Опять же воинственность — преимущественно в соседских сварах, очень высокий предел терпения, а когда уже все — то хватается, что под руку попало, и тогда соседи разбегаются. Но терпится неприлично долго — типа, может, само рассосется? "Воріженьки" должны погибнуть, согласно гимну, от солнечного удара, сгинуть сами по себе.

Но если эту метафору развивать, то совсем непонятно, что у этой женщины с личной жизнью и даже сексуальной ориентацией. И сколько ей на самом деле лет. Ну, в смысле, не малолетка ли. И почему все время настолько туманные намеки о семейном положении, что все потенциальные партнеры, позаглядываясь и пооблизываясь, в итоге находят себе чего попроще и попонятнее?

Все метафоры, имеющие отношение к казачеству, мало приемлемы, поскольку живописные рыцари-разбойники в стиле Тараса Бульбы были нарядной бандой наемников, но в отличие от самураев преданность господину была весьма и весьма условной.

Но казачество все же спроецировало на нас термины "воля", "вольности", которые в значительной степени определили политическую философию освободительной борьбы на протяжении столетий, поскольку предложили каждому ее участнику личную модель освобождения. От чего хочешь, от того и освобождайся. Сабля, конь, люлька и т д. — это инструменты.

Однако воля — это сильный, но всего лишь архаический прототип свободы в ее европейском понимании как солидарной ответственности.
Для "воли" неприемлемо, когда твоя свобода заканчивается на границе прав любого другого человека. "Воля" не предусматривает эффективное сотрудничество в группе, снижение уровня личных притязаний на пользу общему делу. Это
никак не может быть паролем для страны, ибо деструктивно. Сумма десятков миллионов "воль" не конвертируется даже в Билль о правах — это классическая атаманщина и три гетмана на двух граждан. Хотя вполне работает как пароль для установления доверительных личных контактов, потому что у нас конфликт — часто необходимое, а то и обязательное дополнение к желанной
близости.

Самоидентификация Украины уже не первый век происходит по принципу: "мы — не они, а наоборот". Татарский колорит казацкой одежды и терминологии и лютые стычки с носителями оригиналов, история написания гимна и его текстовое сравнение с польским, тяготение к австро-немецкой модели порядка и УПА, диссиденты, сперва искренне и последовательно пытавшиеся "улучшить" советскую систему, Данилыч, который "не Россия", и все такое прочее.

Эта беда — постоянная заискивающая оглядка на какие-то более успешные и властные модели поведения — привела нас в итоге к нашему личному Веймару и Бресту, к "Минским позорищам-2".

Украина постоянно "зеркалила" события в мире, и в лучшем случае могла отрефлексировать, отразить их в мало переводимых терминах. Это же так удобно — говорить практически стихами, красиво. И никакой ответственности. "Любі мої", "маленькі українці", "шановні співвітчизники" — плевать они вообще-то хотели на все это словоблудие, произносимое от их имени, но вроде как льстит самолюбию. Ответственности никакой ни у кого, значит — консенсус.

Зеркальность как термин уже ближе, но благодаря Льюису Кэроллу и Фредди Крюгеру
мы кое-что знаем о зазеркальности. И все бы с украинской рефлексией было ничего, если бы наше раздвоенное шизоидное сознание не находилось по обе стороны этого зеркала. Мы от этого не просто знаем, что король — голый. Мы знаем все о его челяди, интригах королевы, воровстве пажей и пьянстве кучера. Поэтому у нас по определению отсутствует старая добрая монархическая сказка о короле Артуре и его рыцарях, поскольку все они — либо наши знакомые, либо родственники.

Зеркало существует для того, чтобы очаровываться. А мы не очаровываемся, мы — наоборот. Мы в состоянии расколдовать даже тротуарную плитку на Крещатике. Мы вполне уже умеем стрелять на звук и вспышку, но любить живых — как-то не очень.

Мы все еще восхищаемся Тарасом Бульбой, человеком, погубивших двух сыновей, умершим из-за дурацкой безделушки, и считаем красивую смерть успешным финалом. Эталоном успеха.

Некрофильская эстетика, обожание памятников, эстетически одинаково убогих, чьи бы они ни были, бесстыдная взаимная ложь и трусливое молчание элиты — вот удел наших масс.

Украинская "как бы" культура обожает мертвых героев и делает все от нее зависящее, чтобы герои побыстрее становились мертвыми и перестали, наконец, причинять неудобства серьезным людям.

И ложь, ложь и воровство, воровство и ложь, эсхатологическое сознание, близость конца неизвестно какого света, поэтому надо успеть.

Я помню 90-е. Как глупая советская чернь
на той же страшно сознательной западной Украине атаковала физически первых "руховцев", била, сжигала машины и дома от животного страха перемен. Как бежали наперегонки с доносами на этих несчастных идеалистов парторги и комсорги.

Так теперь эта сволочь вся уже давно не первый год у власти. Эти позднекоммунистические гниды мгновенно отрефлексировали происходящее, поняли угрозу и сбросили шкурку, поменяли окрас. Какой же он был красивый! Деньги оставили себе. Нам — ваучеры на приватизацию.

Теперь они — репрезентаторы и спикеры, велеречивые рассказчики того, что такое национальная идентичность, и как они за нее тяжело боролись. И что их место если не в "красном уголке" уже, и не на доске почета, то в национальном музее — точно. Они еще себя и в "узники совести" запишут, дайте срок.

В общем зачете Украина похожа на высокогорные скалы, где красиво, необычно и светло, трудно дышать, эйфория от кислородных перепадов, экзотика бессмысленных, но поэтических переходов и перевалов.

Есть в альпинизме такой нехитрый прибор — называется "жумар". Такая ручка на основной веревке с блокировкой. За нее удобно подтягиваться, не изображая из себя Сталлоне. Украина все время украдкой этот "жумар" использует, но снизу это выглядит, как вроде бы у нее свои силенки есть. При этом она еще и поет героические песни.

Под звуки этих героических песен, торжественно отправляя на тот свет людей, которые были слишком бедны, чтобы уехать, и слишком горды, чтобы сдаться обстоятельствам.

Украина похоронила от шести до восьми тысяч своих граждан, и этот "пепел Клааса" не то что не стучит во властные сердца, но они даже не в состоянии внятно покаяться, как когда-то публично сделал в Грузии старый опытнейший жулик Шеварднадзе, целуя землю в аэропорту Тбилиси.

Украина — это эхо. Эхо Европы, которое отражается в ее окаменелостях и которое Европа принимает за диалог.

Эхо москалей, от которых мы постоянно открещиваемся. Эхо НАТО, коряво осыпающееся в мучительное реформирование армии.

Эхо Майдана, наконец.

Майдана, который грозился узурпаторам судьбой Чаушеску, но в итоге заплатил сотней жизней за комфортное бегство узурпатора и паразитическое существование его преемников.

Как там в горах кричат? "И вот стою я наверху я!!!"

И что отвечает эхо?

Ну не так чтобы очень обнадеживающе отвечает.

Но есть одна новость. Похоже на то, что слова восклицательного характера кончились и игра в смыслы остановилась. Звучат выстрелы.

Не имеют значения слова, что, мол, у нас "прекращение-перемирие-мир", потому что это — фактическое признание военного поражения с утратой людей и территорий. Никто никогда таких слов не простит.

Выстрелы звучат в сознании миллионов людей, для которых смерти павших и раненых — их личная трагедия. Эти люди, к счастью, — не элита. Они точно готовы стрелять в ответ и сделают это при малейшей возможности, включая в качестве мишеней тех, кто попробует им помешать. Здесь нет ничего общего с кукольными заговорщиками от политики. Это просто тренд.

Поэтому Украина сейчас — это эхо выстрела.

Олег Покальчук, "Зеркало недели"