Ликвидация-37: как одесские чекисты «социально близкий элемент» зачищали

14.11.2017 12:02

«Думская» продолжает серию публикаций о палачах и жертвах коммунистических репрессий в Одессе. Спецкор Александр Сибирцев расскажет о малоизвестном эпизоде эпохи Великого Террора 1937-1938 годов – ликвидации криминалитета и причисленных к нему.

20 июня 1937 года, в один из обычных для нашего курортного города жарких летних дней, Коля Энкрот, гроза одесских подворотен, забубенная сорвиголова и жиган, чинно лузгая семки, прогуливался по раскаленной Лузановке. Он был одет в роскошный прикид — начищенные до блеска сапоги гармошкой, брюки-галифе, «рябчик» и новенький пиджак–клифт. Навстречу одесскому уркагану на свою беду также чинно двигался иностранный гражданин в шляпе буржуйского образца, строгом костюме и лаковых туфлях – консул Японии в Одессе. Следуя этикету родины, дипломат из страны Восходящего Солнца вежливо улыбался встречным прохожим и приподнимал шляпу перед полуобнаженными матронами, сидящими на пляжных скамейках и кормившими «с баночек» непоседливых детишек.

Лучезарная ли улыбка заморского дипломата, буржуйский ли прикид, или недавно просмотренная перед популярным фильмом «Цирк» кинохроника о зверствах японской военщины в Китае возмутили ранее неоднократно судимого Колю Энкрота, теперь уже неведомо. Подойдя расхлябанной, «жиганской», походкой к представителю империализма, Коля неожиданно воткнул указательный палец с погрызенным ногтем, украшенным траурной каемкой, дипломату в рот и, дыхнув ему в лицо чесноком и застарелым перегаром шмурдяка, молвил: «Чего ты открыл рот и зубы показываешь?».

Вопиющий случай хулиганства по отношении к иностранному дипломату завершился вполне заурядно для Советского Союза образца 1937 года. Урка был жестко повязан проходившими мимо дружинниками, препровожден в участок и уже через месяц ехал в направлении Крайнего Севера, получив «по рогам» 10 лет лагерей.

Впрочем, одесскому жигану несказанно повезло – в 1937-м в Одессе за такие шалости можно было запросто получить пулю в затылок по решению тройки НКВД.

Сразу оговоримся. Этот материал ни в коей мере не преследует цель оправдать сталинских палачей. Расправа над преступностью была внесудебной, кроме действительно опасных для общества злодеев, пострадали и мелкие уголовники, которые в наше время отделались бы незначительными или вообще условными сроками, а тогда получали по четверть века, если не вышку. Ну и конечно, в отсутствие нормальных досудебных расследований и судебных разбирательств было неизбежным огромное количество невинно осужденных и убитых государством.

Стартовала глобальная чистка 30 июля 1938 года с секретного на то время приказа наркома внутренних дел № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». По самым скромным подсчетам, с 1937 по 1938 годы в СССР было расстреляно только «политических» 700 тысяч человек. Но куда больше народу – раз в десять! – попало под раздачу в качестве уголовного элемента. Сколько среди них пострадало ни за что, по оговору, установить не представляется возможным.

Расстрельными в то время были не только «насильственные» и политические статьи. Убивали (не казнили, а именно убивали, потому что лишение жизни без суда есть убийство) за валютные операции, за несанкционированную торговлю, за взяточничество и по подозрению в оном, порожденном доносом завистника. «Приговоры» в разгар Великого Террора выносили тройки, не рассматривая дел по существу, не изучая доказательств, не выслушивая ни потерпевших, ни самих обвиняемых. Адвокаты? Ха, да тогда их было как сейчас физиков-теоретиков!

Смутные годы революции и Гражданской войны маргинализовали и криминализировали жителей бывшей Российской империи. Этот процесс хорошо описал Иван Бунин в «Окаянных днях»:

«По вечерам жутко мистически… по странно пустым, еще светлым улицам, на автомобилях, на лихачах,-- очень часто с разряженными девками,-- мчится в эти клубы и театры (глядеть на своих крепостных актеров) всякая красная аристократия: матросы с огромными браунингами на поясе, карманные воры, уголовные злодеи и какие-то бритые щеголи во френчах, в развратнейших галифе, в франтовских сапогах непременно при шпорах, все с золотыми зубами и большими, темными, кокаинистическими глазами… Но жутко и днем. Весь огромный город не живет, сидит по домам, выходит на улицу мало. Город чувствует себя завоеванным, и завоеванным как будто каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем, я думаю, казались нашим предкам печенеги. А завоеватель шатается, торгует с лотков, плюет семечками, «кроет матом». По Дерибасовской или движется огромная толпа, сопровождающая для развлечения гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого непременно за «павшего борца» (лежит в красном гробу, а впереди оркестры и сотни красных и черных знамен), или чернеют кучки играющих на гармоньях, пляшущих и вскрикивающих: «Эй, яблочко, куда котишься!».

Одесса в 1917 году

Частичная реставрация рыночных отношений во время НЭПа (при отсутствии нормальной правовой системы) тоже поспособствовала криминализации общества, и к концу 1920-х преступность приобрела в СССР невиданный размах. Столкнувшись с проблемой, коммунисты решили ее традиционным для себя способом – физической ликвидацией по «объективным» признакам. Не разбираясь.

ПАХАНЫ, УРКИ И ФРАЕРА

Первые устойчивые уголовные касты сложились в Российской империи еще до Первой мировой и Гражданской войны и лишь незначительно видоизменились при советской власти. Современного термина «вор» (в художественной литературе и прессе — «вор в законе») как титула авторитетного лидера криминального мира до Второй мировой еще не существовало. Вместо «воров» заправилами криминалитета были «паханы». Но вот основные «понятия»: не сотрудничать с властью, не обзаводиться имуществом, не жениться, не иметь детей, не убивать и т.д. – сложились уже тогда. И соблюдались намного строже, чем ныне. Во всяком случае, предвоенные «паханы», «жиганы» и «урки» старались даже физически не соприкасаться с представителями советской власти – вполне невинное рукопожатие с «ментом» или с «партейным» было для урок старой волны реальным «зашкваром». Тогдашние криминальные авторитеты не имели вилл в Испании и на Канарских островах, не было у них и миллионных счетов в Швейцарии. И уходили они на тот свет в том же, в чем ходили всегда – в сапогах гармошкой, кепках-трехклинках, брюках-галифе и пиджаках-клифтах.

Следующими по иерархии были «урки», свита («пристяжь») паханов. Урки были руками и глазами лидеров криминального мира. Еще были «жиганы» — дерзкие, но не системные уголовники, грабители, налетчики и убийцы, не входившие в традиционные воровские касты. После войны жиганы получили новое название «одни на льдине». Ниже урок и жиганов стояла каста «фраеров». В нее входили впервые попавшие в тюрьму и осужденные по «фраерским», то есть «непрофессиональным», статьям УК. Как правило, это были обычные советские граждане, с голодухи укравшие килограмм-другой комбикорма из колхозного курятника, стожок сена с поля (помните закон о «трех колосках»?) или, к примеру, лоскут ткани с родной текстильной фабрики, чтобы справить обновку своему ребенку.

Закон о трех колосках — вполне реальное основание сначала для посадки, а потом, спустя несколько лет, для расстрела

К уголовным преступлениям в те суровые времена относилась также спекуляция (т.е. любая несанкционированная торговля), «тунеядство» (в тунеядцы могли записать и записывали, например, талантливых художников и поэтов, не состоявших в творческих союзах), гомосексуализм.

Заурядная драка с соседом могла стать только первой статьей в карьере «рецидивиста». Многим из осужденных за бытовой проступок милиционеры впоследствии с удовольствием навешивали новые преступления, уже более серьезные. Добиваться 100-процентной раскрываемости было чуть ли не основной обязанностью начальников районных отделов милиции. И уж гораздо легче повесить новый глухарь на хорошо известного Васю или Петю с судимостью, чем искать настоящего преступника. К сожалению, эта пагубная практика сохраняется по сей день.

Советские постовые милиционеры

…Обычай татуировать на груди Ленина-Сталина, в предвоенные годы был неизвестен – подобные экзерсисы стали популярны среди уголовников в послевоенных лагерях. А набив такую татуировку до Второй мировой, можно было запросто попасть в камере «под шконку» или в «курятник». Коммунистов уголовники старой формации откровенно ненавидели.

В беллетристике часто упоминают термин, которым во времена репрессий якобы обозначались уголовники-рецидивисты – «социально близкие». Кому «близкие»? К пролетариату и трудовому крестьянству, конечно же. И соответственно, советская власть к уголовникам относилась якобы предельно терпимо – воров, грабителей и убийц судили мягко, а в лагерях «социально близким» откровенно покровительствовали. В отличие от «политических».

На самом деле, словосочетание «социально близкий» никогда не было юридическим или политическим понятием и не употреблялось в официальных документах. Миф о «социально близких» уголовниках имеет сугубо литературное происхождение. Впервые это словосочетание появилось в рассказе Зощенко «История одной перековки» о профессиональном воре и аферисте Абраме Роттенберге. И было забыто почти на четверть века — до публикации «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. Массово применять его к советским уголовникам начали в 1990-е авторы разоблачительных публикаций о сталинских репрессиях.

«История одной перековки» Зощенко содержалась в этом сборнике. Сегодня это библиографическая редкость

Справедливости ради стоит отметить, что к уголовникам советская власть, действительно, всегда относилась чуть лучше, чем к «политическим». Это подтверждается множеством источников — как официальных, так и мемуарных. Но такое отношение характерно и для Третьего рейха, и для других тоталитарных и авторитарных режимов. Дело в том, что уголовники представляют куда меньшую угрозу для режима, нежели вольнодумцы и оппозиционеры. Они не подрывают устоев. Тем не менее, всегда и везде для любой власти криминалитет был источником головной боли, от которого старались избавиться побыстрей и любым способом. И большевики не были исключением.

Была еще одна причина, по которой советская власть старалась физически уничтожить уголовников, особенно тех, которые начинали карьеру до революции. Слишком многие из них помнили новых хозяев жизни в роли таких же преступников — налетчиков, грабителей и убийц. Достаточно вспомнить Котовского, Камо и самого Сталина. Не зря Иосифа Виссарионовича почти официально называли «Хозяином» — на уголовном жаргоне это слово всегда обозначало начальника тюрьмы или лагеря. Для «старых» уголовников новая власть была не в авторитете. Многие ее представители были в глазах «старых» урок предателями, которые несправедливо кинули воровское сословие. История прихода к власти большевиков нуждалась в основательной чистке. Прежде всего от ненужных и вредных свидетелей.

Царская ориентировка на Котовского

ПУЛЯ ДЛЯ БЫВШИХ БЕСПРИЗОРНИКОВ

Листая пухлые тома протоколов заседаний «троек», мы обращаем внимание на возраст жертв из числа «уголовного элементов». В половине случаев это старый криминалитет, начавший уголовную карьеру еще до революции. Остальные — это те, кого успели «воспитать» криминальные ветераны, беспризорники двух войн.

Представьте, что вы родились в 1909 году. Отец сгинул где-то в стылых окопах Германской (потом ее назовут «империалистической», а через полвека она станет Первой мировой) войны, мать либо умерла от испанки или тифа, либо потерялась где-то в бесконечных переездах. Других родственников нет. Это вполне заурядная судьба десятков и сотен тысяч детишек того времени. Голод не тетка, и в смутные годы дети выживали как могли – воруя и попрошайничая. Как правило, беспризорники быстро попадали под опеку взрослых воров и продолжали карьеру уже в настоящих бандах — в качестве «стоящих на шухере», форточников и наводчиков. Потом могли дорасти и до пахана.

В советских пропагандистских фильмах вроде «Светлого пути» чумазых беспризорников отлавливают, отмывают, откармливают и учат любить родину мужественные чекисты с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. И отправляют их затем в показательно-образцовые колонии наподобие той, что красочно описана в «Педагогической поэме» Макаренко. Оттуда они через несколько лет выходят честными строителями коммунистического будущего.

Действительно, все учреждения для беспризорников находились в правоохранительной системе ВЧК-ГПУ-НКВД. В том числе «идеальная» колония Макаренко. Пребывание в таком учреждении засчитывалось как реальная судимость. Тот, кто хоть что-то слышал об ужасах, царящих в современных украинских пенитенциарных учреждениях для несовершеннолетних, в просторечии «малолетках», может представить себе, что творилось в детских колониях времен раннего СССР. А ведь та эпоха была куда более жестокой, нежели нынешняя. Человеческая жизнь тогда ценилась очень низко.

Украинская колония для несовершеннолетних, 2010-е годы. Фото glavnoe.ua

Собственно, современные колонии для несовершеннолетних правонарушителей, их обычаи и нравы – родом оттуда, из детских тюрем ВЧК-ГПУ-НКВД. Не так уж ровно и счастливо, на самом деле, было и в педагогическом «раю» Макаренко. Сам педагог и автор книг неоднократно вспоминал о случаях, когда «трудные» воспитанники уезжали по этапу в тюрьмы и лагеря.

Приказ Ежова решил и эту проблему. Так и не ставших на путь исправления бывших беспризорников начали стрелять без суда и следствия, просто за былые грехи. А заодно и новых детей улиц. Да-да, в 1930-х детская беспризорность дала в Советском Союзе мощный рецидив. Причины очевидны — раскулачивание, а затем страшный голод убили миллионы крестьян, и их дети (кто не умер вместе с родителями и не был ими съеден) наводнили города, промышляя мелким воровством. Один одесский историк, ветеран войны и член КПСС, в 1932-м, будучи восьмилетним малышом, дошел пешком из Черкасской области в наш город. Его три раза ловила милиция, определяя в разного рода детские коммуны, и всякий раз он убегал, пока не решил, если так можно выразиться в этом контексте, остепениться.

И очень вовремя, потому что терпение советской власти было не безграничным даже по отношению к малым детям. 7 апреля 1935 года совет народных комиссаров (правительство) и центральный исполнительный комитет (что-то вроде парламента) СССР утвердили совместное постановление «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних».

Пункт первый этого нормативного акта гласил о том, что «несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству» следует «привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания».

К началу войны беспризорников в Советском Союзе не осталось совсем.

РАССТРЕЛЬНЫЕ СПИСКИ: «ОТРИЦАЛЫ», АКРОБАТЫ ИЗ «БИМ-БОМ» И НЕДОКАЗАННЫЕ УБИЙСТВА

Биографии многих расстрелянных в 1937-38 годах уголовников могли бы стать сюжетами увлекательных детективных романов. Например, 10 июля 1937 года в Одессе был расстрелян без суда и следствия 36-летний Павел Телегин. В решении тройки приводятся скудные данные его криминального послужного списка, но нам удалось выяснить немного больше.

В годы НЭПа Телегин возглавлял знаменитую банду «Бим-Бом». Преступники взяли себе название известного клоунского дуэта, поскольку, идя на дело, частенько одевались как клоуны, а один раз, чтобы попасть в помещение, использовали ходули. В 1923-1924 годах банда, состоящая из двух евреев, Павла (Фильки) Телегина и Абрама Лехера, а также украинца, председателя сельсовета Григория Рошковского, совершила больше сотни краж и ограблений. В 1924 году «Бим-Бом» обезвредила группа одесских чекистов под руководством будущего диверсанта и героя Советского Союза Дмитрия Медведева. Телегина приговорили к восьми годам.

Дмитрий Медведев, профессиональный диверсант

В 1926 году Павел выходит на свободу за хорошее поведение. И тут же берет кассу в Арбузинском районе Николаевской области. Залетает еще на пять лет. На этот раз гражданину Телегину пришлось отбыть срок от звонка до звонка. Однако уже в 1932 году Филька с вооруженными подельниками совершает разбойное нападение на кассу потребкооперации в современной Кировоградской области. Правда, без шума не получилось. Была стрельба, и сообщников бывшего «клоуна» убили. Павлу удалось скрыться. В 1936 году Телегин вновь привлекается к суду – на этот раз за хулиганство и избиение. Но и тут Паше улыбнулся фарт. Он сбежал прямо из зала судебных заседаний. Лишь в 1937 году разбойника и грабителя Телегина вновь удалось задержать. Он нелегально жил… в своем же родном селе. Собственно, на этом фарт и закончился. По решению тройки он был расстрелян — подчеркиваем, без суда и следствия.

Многие расстрельные решения, с которыми мы ознакомились в архивах СБУ, опровергают расхожее мнение о том, что тройки якобы появились лишь в 1937 году. Например, в деле 27-летнего одесского вора-карманника Ивана Дзюбинского отмечается, что он был «судим» четыре раза. В 1932 и 1934 годы тройки НКВД дали ему по три года колоний, а 1937-м бывалого уркагана отправили в «расход». Основанием для расстрела стала его биография и то обстоятельство, что он попался на «кармане» в неудачный момент – 1 августа 1937 года. То есть, уже через день после рассылки секретного приказа о ликвидации уголовного и прочего антисоветского элемента. Машина коммунистического правосудия работала очень быстро. Вора Дзюбинского расстреляли через две недели после задержания. За 2 рубля с мелочью…

Материалы архивов подтверждают, что в первую очередь к расстрелу приговаривали тех уголовников, которые отчаянно сопротивлялись попыткам чекистов и лагерного начальства поставить криминалитет под негласный контроль. Например, трижды судимый Василий Мироненко явно попал в расстрельный список как «отрицала».

«Судился три раза… отбывал наказание в лагере, откуда 27 июня 1937 года совершил побег и проживал на нелегальном положении, устроившись на работу в колхоз «Червоный маяк». Будучи в камере и при предложении следовать на этап, устроил дебош. Работников милиции называл троцкистами и при выходе из камеры ударил в глаз пом. уполномоченного», — приводятся «отягчающие» данные в протоколе тройки по Мироненко. Стоит ли говорить, что за такое поведение и поношение милиционеров столь ужасными ругательствами урка был приговорен к расстрелу?

Еще раз подчеркнем — никакого отношения к судопроизводству, закону, праву, справедливости, добру советские тройки не имели. Они не заморачивались и минимальной проверкой изложенных в сопроводительной справке фактов, даже сами эти справки не читали. Например, в деле вора Василия Мазуренко, ранее четырежды судимого за кражи, говорится, что он был арестован по подозрению в убийстве с ограблением колхозного сторожа. Тут же подчеркивается, что это преступление доказано не было. Но такие тонкости, как доказательства, тройкам были неизвестны. Сказано – расстрелять, значит – расстрелять. Через неделю после ареста Василия Мазуренко поставили к стенке.

ОСТАПЫ БЕНДЕРЫ И СЕЛЬСКИЕ ВОРИШКИ

38-летний Константин Кравченко, якобы кравший колхозное и личное имущество односельчан, был арестован 30 июля 1937 года. Он тут же попал в расстрельный список по «рекомендации» Ново-Васильевского сельсовета. Основанием для расстрела послужила характеристика советских активистов: «… в колхозе работать не хочет, занимается кражами». Действительно ли крал Костя Кравченко кур из чужих огородов, или нет, осталось неизвестно – следствия не было. Рекомендации земляков оказалось достаточно для пули в затылок.

Помимо грабителей, убийц, домушников и прочих, были среди расстрелянных и удивительной дерзости аферисты. Живи Остап Бендер в реальности и занимайся аферами, описанными в «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке», то, несмотря на переквалификацию в управдомы, в 37-м его наверняка поставили бы к стенке. Аферы, а уж тем более мошенничество с переодеванием в униформу советских органов (помните любимую фуражку Остапа с «гербом киевской милиции»?) приравнивались при Сталине к грабежам и убийствам. И карались расстрелом. Один из таких комбинаторов, 30-летний Павел Еременко был убит по решению тройки за то, что «в 1933 году присвоив звание зам.нач. ОГПУ УССР с тремя ромбами в петлице, появился в городе Кирове где намеревался произвести выселение жильцов. Там же выдавал себя за вербовщика рабочей силы, мошенническим путем забирал у граждан деньги».

Можно только пожалеть красных карателей, которым приходилось ежедневно в поте лица придумывать сотни оснований для убийства людей, которых даже советские законы не считали особо опасными. Например, в решении тройки о расстреле некоего Афанасия Масленникова, в качестве его «вины» приводится информация о пяти давнишних судимостях за драки и хулиганство. И, видимо для усиления «доказательств» того, что данный гражданин просто нуждается в расстреле, неизвестный опер николаевской городской милиции отмечает: «Свидетели характеризуют Масленникова как антисемита, за что ранее он задерживался органами УГБ». Точка. Эта формулировка — вишенка на торте. Она явно доказывала дальнейшую невозможность советских властей оставлять в живых такого «негодяя».

При этом логика у следователей и членов троек напрочь отсутствовала. В одесских протоколах есть сотни, если не тысячи, расстрельных «приговоров», по которым отправили на тот свет мелких мошенников и воришек (а также просто заподозренных в таких преступлениях). При этом в определенные дни - видимо, когда был превышен лимит по расстрелам, — тройки резко добрели и могли дать каких-то 8-10 лет лагерей убийцам и разбойникам.

Тут даже не написали, за что убивают
А тут целой банде жизнь сохранили

Так, всего лишь десятку получил 30-летний одесский бандит Михаил Заводовский, совершивший вооруженный налет на лавку и отобравший у продавца «500 рублей выручки и ручные часы». Такой же срок получил двадцатилетний вор и хулиган Иван Меньшиков за кражу со взломом чемоданчика у… своего сокамерника и взлом тюремного ларька.

Столько же дали «зажиточному середняку, в прошлом участнику банды Петлюры» Роману Засовенко:

«В 1918-19 годы он производил ограбления и убийства красноармейцев, — отмечается в протоколе заседания тройки. — Произвел ограбление политрука Перекопской дивизии. Будучи зав. фермой колхоза, по его вине пало 40 штук курей, которых он с целью вредительства сдал на кухню для питания трактористов и комбайнеров, чем вызвал массовое недовольство». Само собой, никаких доказательств ни один пункт обвинения не содержал.

ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВО И БУНТЫ: УРКИ ПРОТИВ ЧЕКИСТОВ

Понятно, что людоедское беззаконие порождало сопротивление. Криминалитет и прочий простой люд в этом плане сильно отличался от «политических», которые шли на расстрелы, подобно овцам на убой.

29-летний сапожник-кустарщик Тимофей Хлевной, отбывший свою десятку за участие в банде Луцкого и снова задержанный за кражу, уже после ареста признался следователю, что, мол, у него дома закопан револьвер системы Нагана. Который он, Тимофей Хлевной, искренне желает сдать советской милиции. На квартиру для изъятия нагана с ним выехали оперативники угрозыска. Однако, оказавшись дома, вместо добровольной выдачи оружия Тимофей схватил топор и набросился с ним на сопровождавших милиционеров.

«Видя невозможность побега, отрубил на ногах два пальца», — повествует о неудачной попытке вырваться на волю расстрельное дело сапожника.

В 1937-38 годах в следственных тюрьмах юга Украины произошла целая серия бунтов. Летом 1937-го в одесский и николаевский следственные изоляторы даже ввели войска. Какое-то количество бунтовщиков расстреляли на месте, а остальных казнили, состряпав политическое дело. Восстания подняли внедренные в СИЗО фашисты, констатировали красные палачи. «Банда» получила название «Гитлеровский букет».

«Зачищали» уголовников не так романтично, как в сказочном сериале «Ликвидация», а вполне прозаически. Кровавое дело делалось на особых, «убойных» спецучастках, разбросанных по окраинам Одессы. В спецбараках. По ночам. Без следствия, суда, адвокатов, уголовных дел, показаний свидетелей, сбора вещественных доказательств. Часто даже при полном отсутствии состава преступлений и показаний потерпевших. На основании «представлений» районных и областных управлений милиции, погранотрядов и сотрудников тайной полиции. По самому лучшему и быстрому рецепту, придуманному НКВД, — решениями «тройки».

За два года Большого Террора одесские красные палачи Лелеткин и Иванов, помимо «политических», расстреляли больше десяти тысяч действующих и давно завязавших уголовников. Вместе с сотнями и тысячами совсем невиновных граждан: писать доносы на соседей, коллег и просто малознакомых людей всегда было любимым развлечением обывателей при любом полицейском режиме.

А еще красные палачи занимались массовыми убийствами представителей конкретных национальных меньшинств, то есть совершали акты геноцида. Об этом — в нашем следующем материале.

Продолжение следует…

Авторы: Александр Сибирцев и Олег Константинов, «Думская»

Фотофакт